Нефть и мир. «Семь сестер» – дом, который построил Джон - Леонид В. Крутаков
На рассматриваемом этапе (межвоенный период) Deep State США (отцы-основатели модели) быстро поймет, что одного только частного права и калькулятора в руках недостаточно для принуждения Nation States к корпоративному формату отношений в рамках «общего» кредитного пространства. Для контроля над расположенными в разных правовых контурах источниками «общего» кредита (нефть) – тем более.
Рост федеральных расходов и военного бюджета станет после Great War стержнем развития Америки наравне с формированием новой онтологии порядка (исторический нарратив). США начнет превращаться в то самое «супергосударство», как его определил Остин Чемберлен.
Уже в декабре 1918 года, объясняя необходимость господства США на морях, Вильсон скажет: «Если Британия не примет условия Америки, то мы построим крупнейший флот в мире, и если британцы не ограничат свой флот, то их ожидает другая, еще более ужасная война, которая сотрет Англию с лица земли»[413].
Системный урок Great War и последующего периода умещается в простую максиму: если на образование (науку) и вооружения тратить столько денег, сколько им необходимо, то денег на все остальные затраты тоже будет достаточно. Соответственно, ограничение затрат на оборону и образование в странах периферии (ООО, «инфузории Анохина») станет краеугольным камнем модели (обеспечение господства).
Повторимся, в 1918 году у США не было ни технологического, ни военного превосходства над Европой. Стратегией Америки после войны станет тактика дезинтеграции старого мира, крушения его основ, разрушение прежней связности, лишение исторической опоры, обеспечивающей проекцию в будущее.
Первым пунктом тактики дезинтеграции будет выведение национального кредита Америки за скобки общей победы – никаких моральных обязательств, никакой увязки военного ущерба Европы с ее долгами перед США (nothing personal, just business). Вторым пунктом станет торпедирование Версальского договора: никаких соглашений о коллективной безопасности, никаких военных блоков со странами Европы, никакого «концерта государств». «Мир без победителей» (концепт, облеченный сегодня в бессодержательную, лишенную онтологической базы, формулу многополярности).
Стратегия США была безупречной (максимальный урон Старому Свету), а тактика – выверенной (чем хуже, тем лучше. – Л. К.). В условиях развала механизма, обеспечивавшего устойчивость старого миропорядка (силовой паритет), частный контракт (корпоративный стандарт) превращался в единственную ментальную (совокупность мыслей и навыков) опору отношений между странами.
Частный контракт станет реперной точкой (Ground Zero) строительства нового порядка. (Взрыв башен ВТЦ станет обратным Ground Zero, даст старт возврату к силовой модели межстрановых отношений. – Л. К.) Конфессиональный фактор (вера в Бога как опорное понятие термина «суверен». – Л. К.) был выведен за пределы государственной политики (за рамки принятия общественно значимых решений) еще Вестфальскими соглашениями.
Проектность (онтология порядка, предсказуемость будущего) была главной статьей экспорта Америки. Чем неопределеннее будущее (риски), тем выше инфляция. Инфляция в Европе была сумасшедшая (таблица 13).
Таблица 13. Индекс изменения мировой системы цен с 1913 по 1920 год (в %)[414]
Обращает на себя внимание тот факт, что плановая немецкая экономика в ходе войны удерживала инфляцию на одном уровне с США, а с 1916 года (старт ленд-лиза для Антанты) – ниже британской. Поражение Германии обрушит марку (крах будущего: проект Mitteleuropa, «багдадская мечта»), «обещания денег» потеряли реалистичность, инвестиции превратились в прямые убытки.
Главным инструментом принуждения Старого Света к новому порядку (Novus ordo seclorum) Америка сделает дефляцию (высокая учетная ставка ФРС, «дорогой» доллар). Используют отрефлексированный должным образом «прецедент Гранта», отказавшегося в ходе Долгой депрессии нарастить эмиссию. Тогда кредиторам 2-го уровня пришлось оплатить свое «чрезмерное жизнелюбие» (выражение Гринспена), погасив тем самым часть государственного долга (кредит 1-го уровня) и снизив платежи по его обслуживанию.
На этот раз в роли кредиторов 2-го уровня выступали Nation States. Инфляция в Европе параллельно со списанием внутреннего долга повышала основное тело внешнего долга (курсовая разница) и выплаты по нему (проценты), увеличивала нарастающим итогом зависимость от США (кредитор 1-го уровня). Европа оплачивала настоящее Америки за счет роста цены своего будущего. За океан перетекали мозги, промышленные технологии и сбережения Европы.
Дефляция (Dollar Milkshake) интенсифицирует процесс. «Прецедент Гранта» станет инструментарием новой доминирующей глобальной модели роста, ляжет в основу последующих мировых финансовых кризисов. «Прецедент» не сработает (модель даст осечку) только в случае с кризисами 1997–1998 годов и 2008 года.
В 1998 году Азия частично оплатит пузырь, но Россия откажется от распродажи своих активов за внешние долги и объявит дефолт. Это приведет к кризису 2008 года (связь тут прямая. – Л. К.), главным плательщиком по которому должен был стать уже Китай, но он откажется приватизировать свой Центробанк, сохранив жесткую (немецко-советская схема) привязку юаня к доллару, заблокирует процесс дефляционной перекачки национальных сбережений и стоимостей в «общее» (американское) пространство долга. (Подробнее об этом будем говорить во второй книге. – Л. К.)
В рассматриваемый в данной книге период «прецедент» сработал. Для этого США пришлось разрушить стремление стран Антанты запараллелить немецкие репарации с американским кредитом. Америка развеяла иллюзии Европы насчет союзничества («дружба дружбой, а табачок врозь»). В декабре 1918 года (до Парижской конференции) министр финансов США Уильям Макэду в телеграмме своим представителям в Лондоне выдвинет требование сократить функции союзнических органов до минимума, «все важные решения должны приниматься в Вашингтоне»[415].
Будущий президент США Герберт Гувер, отвечавший в годы войны за поставки продовольствия в Европу, говорил, что Америка не поддержит ни один послевоенный план, если он «будет хотя бы внешне напоминать союзнический контроль над нашими экономическими ресурсами»[416]. А в администрации Вильсона союзнические стремления Антанты оценивали как попытку закрепить военную практику, когда «англичане через Лондон обеспечивали весь мир нашими товарами за счет наших кредитов»[417].
Вопрос выплаты репараций и долгов станет ключевым для послевоенного мира, при этом каждый из участников переговоров будет решать свою (национальную) задачу. Формировалась новая (не военная) международная иерархия. Жесткая и принципиальная в своем фундаментальном основании, а потому циничная, лишенная моральных принципов и обязательств. Иерархия кредиторов и должников.
Франция сильнее всех союзников пострадала от войны, а ее долг перед США был сопоставим с английским. На переговорах о послевоенном мире Париж делал ставку на восстановление промышленного потенциала страны, поэтому вопрос репараций Франция увязывала с поставками угля и руды из немецких Эльзаса и Лотарингии[418]. Министр торговли Франции Этьен Клементель говорил о контроле союзников над поставками сырья на глобальном уровне[419]. А премьер Жорж Клемансо выступал за тройственный (Франция, США, Англия) военный союз как гарант политического будущего мировой системы отношений (идея коллективных вооруженных сил. – Л. К.)[420].
Англия в ходе войны превратилась в главный транспортный и финансовый
